Каждая минута опоздания ложится на плечи тяжким бременем — даже если за десять минут ничего не случится, скребущая в груди тревога отступать не собирается (ее черные когти крепко, до крови, впиваются в кожу, вынуждая сердце биться чаще). Он держит себя в руках только благодаря тому, что из башки все выскреб начисто и теперь там пустота — от любой лишней мысли потеряет контроль, разъебет что-нибудь или ещё хуже заплачет. Вдох, шумный выдох. Каждый раз как первый, невыносимо страшно видеть Кирю таким. Болезненно похудевшим, избавившимся от своего легкого золотистого загара, утратившим большую часть своей силы.

Если бы Маджиме предложили отсидеть десять лет в Дыре в обмен на десять спокойных лет жизни для Кирю, он бы не задумываясь сел на цепь.

Маджима ловит своё мутное искаженное отражение в блестящих дверях лифта. Да он ещё относительно неплохо выглядит для того, у которого всё существование состоит из тревог и переживаний о том, что самый дорогой ему человек завтра может не встать с кровати. Только синяк под глазом громко заявляет о том, какой паршивый у него теперь режим сна. Ладонями хлопает себя по щекам — терпи, тебе надо быть сильным ради Кирю, потому что кто его ещё поддержит. Это же ты всегда был клоуном, который любую хуйню встречает с бешеным смехом, и побеждает с таким же задором. Но Маджима будто откатился к восьмидесятым и успел забыть ту личность, которую создал за тридцать лет. Проще было, когда любая проблема решалась выпущенными наружу кишками.

Двери открываются и в нос ударяет запах хлора и спирта. Глаза режет от белой краски, которой покрыты стены приемной. Девушка за стойкой встречает его взглядом, кивает в знак приветствия, а потом добавляет: «Он уже ждет вас».

Его тут, блядь, все узнают.

Белый прямой коридор и яркие лампы сопровождают его на всём пути — если и существует где-то чистилище, то оно точно, сука, выглядит вот так. Делает поворот в конце и там находит Кирю.

— Кирю-чан! — восклицает по-прежнему радостно, будто готовится воткнуть танто ему между рёбер. Вместо этого садится рядом, берёт свободную ладонь Кирю и переплетает его пальцы со своими. Какая же хуйня, почему он вынужден делить своего Кирю-чана с ебучим раком? Кирю принадлежит только Маджиме безраздельно, но какая-то ебучая опухоль решила будто может распоряжаться его телом как ей вздумается.

Маджиме такая херня не по нраву.

Он всматривается в изнеможденное лицо Кирю — ещё даже более уставшее, чем у самого Маджимы — и улыбается почти беззаботно, так, чтобы не сразу можно было понять, как много переживаний приходится держать в себе.

— Блядь, как же тут скучно, — начинает нести какую-то ерунду просто, чтобы заполнить паузу. Чем дольше они молчат, тем невыносимее становится время, проведённое на кресле рядом с капельницей. — Даже на собрания Тоджо иногда бывало веселее. Там хотя бы иногда можно было понаблюдать за тем, как два престарелых мужика пытаются набить друг другу морды.

— Пути счастливого! – в поклоне согнулся – да так и замер, заторможено представляя, как сейчас смажется рожей об асфальт. Но не подвёл опыт – мало ли таких пьянок случалось на его веку; Цуруно выпрямляется, шумно втянув воздух ноздрями, чуть моргая вслед габаритным огням автомобиля босса. Всё чин чинарём, проводил, сопроводил, убедился, что с Ватасэ-ояджи люди надёжные отправлены. И максимально трезвые, ну насколько это возможно сейчас было, ага? Покутили-то знатно, — Цуруно всё-таки качает, но ведёт в сторону, и колонна дворика оказывается так кстати.

Или стоп, не колонна? – пальцы щупают плотную ткань костюма. Очки-авиаторы сползают по вспотевшему носу вниз, Цуруно глаза поднимает на полосатую от шрамов физиономию Шишидо, выдыхает с облегчением, и резко ладонь поднимает: погодь! Погодь, сказал! – нич-чё не говори, —  и оборачивается, осматриваясь. Фух, ну, отвоевались. Хорошо время провели – ояджи доволен, смеялся много, блядей одобрил (за что Ка-чана Цуруно попозже поблагодарит, славных девиц прислал, талантливых, ха-ха). Никого не вскрыли, не замочили, а все потому что Цуруно, как ебучий поплавок на конце лески, всплывал то там, то сям: хэй, парни, а ну-ка взяли-выпили-накатили! Кто тут отказывается, кому тут, видите ли, хватит? Старший пьёт, и ты с ним! – ну, смиренно размышляет Цуруно, смутно понимая, что его куда-то волокут, главное, что ояджи доволен, и что…

— Тьфу, блять, — башка и без того трещала, а тут он еще и налетел лбом на стекло от резкого удара по тормозам. Морщась, потёр шишку, воззрился на Шишидо за рулём.

— Куда едем? – охренеть, это он так провалился, да? – А... чего? – знакомые вывески, дорога, ну – Цуруно сориентировался прежде, чем успел это осознать:

— Давай налево, потом… там дальше… — какая уже разница, думалось пьяно, можно переночевать в офисе или в гостинице, чего заморачиваться, но уже так наплевать.

— Yuki wa furu… anata wa konai… Yuki wa furu… — размытые огни мелькали за окном автомобиля, горло чесалось сиплым пением. – Оп!.. пворачивай. Туда, туда, ага, — всё-таки стареет он, пожалуй, пьяно размышлялось Цуруно, раньше после пьянок похлеще его так не размазывало, мог до утра куролесить, потом ещё дела решать, и на рассвете уже в офисе был как штык армейский, бодр и свеж, как положено, примером всем остальным. А сейчас что-то пробрало его, ну, — лифт гудел, унося их вверх. Шишидо рядом ощущался уже привычно, словно всю жизнь. Ишь, молчун, — он хлопнул его по широкой спине, между лопаток, когда на стене загорелся номер этажа – «одиннадцать». Выходим, — пустой коридор, писк кодового замка, поворот ключа. Пустые, если поразмыслить, меры предосторожности – если кто захочет взять Цуруно на его хате, тот его возьмёт. Недёшево, но всё-таки. Здание своё, но это не даёт гарантии, что кто-нибудь однажды не захочет его, капитана Альянса Оми, навестить у него дома.

Скидывая ботинки, он обо что-то запинается, оступается под громкий хруст. Зажегшийся под потолком свет падает на ярко-красный пластик – обломки, вернее, и помятую упаковку.

— Ты ж ебаный. Забыл совсем, — нового покупать придётся, робота-трансформера, навороченного мама не горюй. Э-эх, хрень, — с игрушкой в руках Цуруно плетётся до дивана, и валится навзничь на него, блаженно вздохнув.

— Шишидо-о… заходи, чего топчешься, — у робота сломана рука, голова потрескалась, и отвалилась нога, стоило немного за неё подвигать. Цуруно над собой его поднимает, повертев – цыкает сквозь зубы на молчаливый вопрос, мол, неважно. Робот падает куда-то за диван, Цуруно, клацнув снятыми очками, сжимает себя за лоб. Да… сколько он домой не заходил? Недели две точно. Вылетело из башки, а бывшая ну тоже хороша, могла бы и напомнить.

— Да у племяша моего день рождения… был, получается… а я вот, забыл нахрен. Теперь откупаться придётся, — если соврать вслух, то ложь делается будто бы весомей. Становится настоящей. Племяш и племяш. Сын сестры. Какой сестры? А вот не похуй ли тебе, а? – поморгав в сумерки, он будто бы нащупывает взглядом лохматую башку Шишидо.

— Это… да ты падай где хочешь, — и утомлённо жмурится, выпитое бьётся в висках – бам, бам, бамм, под сонное какое-то незнакомое спокойствие – ну, даже если к нему захотят наведаться, то тут трезвый Шишидо. А ему минутку грёбаную можно, ладно? пять минуточек, поспать, вот так, с ладонями под щекой.

— Нишики…

Как объяснить, что дело — не в каком-то глупом соревновании, начатом между ними еще в далеком детстве.

Не в том, кто оторвался вперед, а кто остался позади, выжимая из себя последние силы, чтобы попытаться приблизиться. Будь дело только в этом — Кирю не просто сбавил бы шаг, но остановился, чтобы дать Нишики фору. Но он никогда не слышал просьбы помедлить или не чувствовал дружеского хлопка по плечу, который дал бы ему знак. Кирю шел вперед и был уверен, что кёдай идет рядом с ним плечом к плечу. У Кирю попросту не было возможности подумать иначе.

И о том, к чему это однажды может привести.

Что он мог сказать теперь?

Нет… Что он <должен был> сказать?

Жаль, что все так обернулось — отняло жизни всех близких им людей, а также право на нормальную жизнь? Попросить прощения, что не было рядом, когда начали происходить первые изменения, и после, когда не смог остановить? Обвинить в тех ужасах, какие обрушились на крыше Миллениум Тауэр на бедную Харуку, не по своей воле оказавшейся втянутой в разборки якудза, на взрыв, словно пепел мог похоронить все прегрешения и ошибки? Называть Нишики, как он сам сказал, «предателем» и…

… ненавидеть?

— Не вижу причин, по которым должен ненавидеть тебя, — признается Кирю; под тяжестью веса поскрипывает складной стул рядом с кроватью. — И… ты жив. Единственная семья, которая у меня осталась. Казама-но-ояссан, Юми… — прерывается, качает головой, потому что в словах никогда не был силен. В отличие от Нишики.

На секунду картинка перед глазами расплывается — Кирю смаргивает непрошеную влагу.

— Как я могу сожалеть о том, что сейчас у меня есть возможность видеть тебя и говорить с тобой?

А не с холодным могильным камнем на кладбище.

Нишики совершал ошибки, скорее всего, их даже больше, чем Кирю известно. Но для Кирю все при этом в разы… проще: если ты где-то облажался, так сделай все возможное, чтобы искупить вину не просто словом, а делом. Глотай слезы, но сцепи зубы крепко, сожми кулаки и сделай хоть что-нибудь — вопреки общественному осуждению, недоверию и мерзким комментариям. Иначе каждое слово сожаления, признания, окажется всего лишь пустым звуком. Бессмысленным.

Время для нравоучений еще не пришло, Кирю не в состоянии делать вид, будто знает все лучше других, а Нишики… ему сейчас не нужно слышать все это дерьмо.

— Я буду уходить из Тодзё. То есть, окончательно.

В курсе ли Нишики этой истории с завещанием? Слышал ли хоть краем уха? В конце концов, он тоже был на крыше, возможно, видел сложенную бумагу. Только какой в ней был прок теперь. Может быть, до тюрьмы Кирю сделал все возможное, чтобы заслужить возможность взвалить на себя обязанность за весь клан, стать кем-то, кто действительно войдёт в историю и останется в веках, будет жить в достатке и получать все — разве не к этому они с Нишики когда-то стремились, юные и воодушевлённые?

За последнюю неделю изменилось многое.

— Сложу обязанности Четвертого Председателя на кого-нибудь… более подходящего, а сам займусь воспитанием Харуки, она сейчас осталась совсем одна, и будет несправедливо, если после всего пережитого, она снова вернётся в приют. Кстати, она переживала за тебя. Спрашивала о твоём здоровье, когда я приходил раньше.

Чуткость этой маленькой девочки с глазами взрослой поражала. Даже после злополучной ночи, отобравшей у них все.

— Никогда не думал, что по собственной воле смогу жить как гражданский и буду стараться уйти от привычного, — коротко усмехается Кирю.

ИЩЕМ АЛЬТ

	cyberpunk 2077 alt cunningham

Альт Каннингем – это выдающиеся способности в области разработки программного обеспечения и программирования. Альт Каннингем – это невероятно глубокие познания о Сети и навык нетраннинга, прокачанный до идеала. Альт Каннингем – это идиотка, решившая связаться с самым конченым гандоном во всем Найт-Сити. На огромных светодиодных стендах в центре города раз в пятнадцать минут крутят рекламу «Душегуба», но нигде и никогда не проскользнет имя той, кто в ответе за создание технологии, дарующей возможность жить вечно. Ни в одной из хроник Арасаки не всплывет имя Альт, ни один из корпоратских инженеров не упомянет фамилию Каннингем в отчетах, но больше ее это не тревожит, как и ни что другое, что было важным в прежней жизни. Ее новая версия собрана из миллионов строчек кода, существующих где-то по ту сторону Черного Заслона. От прежней Альт почти ничего не осталось, только тонкая дымка старых воспоминаний и чувств, погребенных где-то глубоко под ее новым, более совершенным вариантом личности, освобожденным от плотских нужд. учитывайте сразу, кто такой джонни сильверхэнд, и что вряд ли от него можно ожидать большой и чистой любви, но у джонни и альт потрясающая динамика, я буду рад более подробно прощупать их отношения (а еще готовьтесь к тому, что я буду разводить вас на эпизоды, где альт уже искин). сразу отмечу, что я не особо шарю за настолку, но если кинетесь в меня нужной инфой, я изучу все необходимое

пример поста

Первые несколько секунд реальность и заранее записанный поток вычищенных до блеска эмоций, переплетаются в одну неразделимую материю. Понять в какой момент закончилась запись и вернулась агония умирающей действительности труднее, чем может показаться на первый взгляд, хотя бы потому, что закодированные образы, будто вырванные из подкорки мозга, пробуждают уже мертвые воспоминания.

Джонни не принадлежал к числу тех, кто имеет пагубную зависимость от брейнов [зато у него есть тысяча других дурных привычек, никак не связанных с просмотром порно], да и в целом он скептически относился к самой идее переживать чужой опыт на собственной шкуре через искусственную симуляцию, и черт его дернул отречься от своих убеждений в тот раз. Нутром чувствовал — ничего хорошего из этого не выйдет, но все равно повелся на слова о том, что «это взорвет твой мозг».

Взорвало, но не в том смысле, каком бы хотелось.

Сразу тянется за сигаретой, медленно тлеющей на краю пепельницы. Сколько он уже не видел Ви? Три недели? Пару месяцев? Хер его знает, не так часто он заглядывает в календарь, чтобы помнить даты. И лучше бы он не видел Ви еще столько же: горькое послевкусие от их последней встречи не проходит до сих пор. Гнев, вспыхнувший алым пламенем как сухая осенняя трава от удара молнии, сейчас уже угас, но оставил за собой выжженное черное поле. Джонни может и упрямый, но не наступать на одни и те же грабли в третий раз у него ума хватает.

Злополучный брейн застревает в голове будто мягкая жвачка, прилипшая к волосам, только от него не избавишься одними лишь ножницами, не вырежешь неаккуратный клок, напоминающий о том, о чем думать не хочется. И когда Джонни замечает среди людей знакомую пресную на вид рожу, он сперва не может понять – он все еще внутри дурного брейнданса, поглотившего остатки его разума, или же это происходит на самом деле?

Джонни прежде был в «Лиззис» всего один раз, когда его притащил какой-то парень из стаффа и сказал, что тут можно найти самых убойных телок в городе. Убойные телки и правда были, но только их даже за жопу не потрогать, потому что, к сожалению, такой функции для брейнов еще не придумали. В этот раз Джонни приперся туда, чтобы выпить после концерта: в том клубе, где они выступали, наливали только спирт, разбавленный тормозной жидкостью и сиропом от кашля. В «Лиззис» бухло было не многим лучше, но тут хотя бы можно было заказать неплохой виски, в который не подмешивают мочу бармена.

Здесь как и в любое другое время контингент изобилует дрочилами разного рода, пытающимися косить под нормальных людей. Не самое плохое заведение в Найт-Сити, но и не модный бар в центре с завышенными в три раза ценами, где выпивать могут только корпораты. И вот уж кого он не ожидал встретить в таком месте, так это Ви.

Это было ни то благословение, ни то проклятие, но невозможно объяснить простым совпадением то, что в городе с населением семь миллионов он снова умудрился столкнуться с ним. Наиболее мудрым решением в сложившейся ситуации было бы пройти мимо и сделать вид, что человек у барной стойки ему незнаком, но Джонни никогда не отличался рациональным мышлением.

— Неужели не мог получше бар найти? Мог бы у меня спросить, я бы подкинул пару хороших вариантов, — Джонни подходит к Ви со спины и не дожидаясь приглашения занимает свободное место рядом. Первая фраза дается как-то слишком легко, будто последний их разговор происходил вчера, а не несколько недель назад.

ИЩЕМ ВИКТОРА

	cyberpunk 2077 victor vector

В их первую встречу разукрашенная синяками и свежими ссадинами Валери на Виктора смотрит волком и хром в его ассортименте называет устаревшим дерьмом — всё это под полным праведного гнева взглядом брата, который в клинику Вика её и притаскивает, ручаясь, что это лучший рипер из всех, кого он когда-либо знал. Кто-то другой мог бы и отказаться работать с ней после такого приветствия, но Виктор оказывается крепким малым и спокойно предлагает ей в следующий раз принести своё железо, что она, в общем-то, и делает к собственному удивлению, потому что за две недели вполне могла бы найти себе другого рипера, если бы, конечно, захотела. Третья встреча омрачается удушающим присутствием смерти — в клинике Виктора в тяжёлом состоянии находятся Джеки и Ви, за жизнь которых он борется, отменив все плановые операции. Валери чувствует себя бесполезной, варит ему кофе и в странном порыве разминает затёкшие плечи. Видит, сколько стимуляторов он в себя вливает, чтобы оставаться на ногах, и сгрызает ногти под корень от нервного бессилия, а потом падает в беспокойный сон, чтобы проснуться закутанной в его тёплую кофту. Эта странная забота… непривычна. Валери много думает об этом эпизоде впоследствии. Когда через некоторое время они празднуют успешную реабилитацию Ви и Джеки в баре его мамы, Валери осторожно переплетает их пальцы под столом и ловит внимательный, полный сомнения взгляд Виктора. Он не вырывает руку, но ближе к концу вечера пускается в пространные размышления, почему это всё очень плохая идея, и ей не стоит так больше делать, на что Валери украдкой целует его в уголок губ и просит не быть такой праведной душнилой. «Ты не хочешь или боишься?» — в лоб спрашивает она, на что он треплет её по волосам и уходит, а она, так и не услышав однозначное «нет», решает взять дело в свои руки. Вся эта ситуация вообще-то дико бесит, потому что Виктор вообще не тот тип мужчин, который она предпочитает, и всё равно её снова и снова тянет к нему в клинику: увидеться, поболтать, попытаться вывести на какую-то эмоцию. Возможно, у всего этого нет будущего. Возможно, это всё действительно очень плохая идея, но просто так отказаться от неё Валери не может. я испытываю смесь странных чувств, потому что я очень люблю вика и понимаю, что он заслуживает только самого лучшего — а это не про валери с её амбициями и желанием вернуться в корпоративную игру, которая может её погубить. и всё же, как валери не может просто оставить вика в покое, так и я не могу не написать эту заявку. нам хочется добиваться этого прекрасного мужчину и становиться лучше рядом с ним. мужчина, в свою очередь, имеет полное право отбиваться всеми конечностями — я приму и такой вариант, где чувства валери останутся неразделёнными, если вам отношаться ну прямо совсем мимо. игрок я не душный, пишу посты около 3к от недели до месяца, не требую общения 24/7 и уважаю чужое время. винсент маякнул, что с виком тоже будет рад пересечься, так что на сюжетную игру тоже можно и нужно рассчитывать. заявка и так получилась объёмной, так что детали можно обкашлять уже приватно.

пример поста

Если «Арасака» хочет кого-то найти, она его находит.

Валери догмат этот катает на языке, меланхолично пялясь в экран ноутбука, куда в режиме реального времени выводятся записи с трёх портативных камер, установленных ею лично. По крыше арендованного Супрона барабанит дождь, фоном в салоне играет приятная инструменталка. Валери кажется, что здесь и сейчас — в этом самом моменте — её жизнь стоит на паузе. Чертовски приятное чувство; она понимает, почему иные находят удовольствие в медитациях, и почти всерьёз задумывается о том, чтобы взять пару уроков когда-нибудь потом, когда получится выкроить на это свободное время. Если получится.

Дождь гонит праздно шатающихся по улицам людей в дома, облегчая Валери работу. Супрон стоит на парковке небольшого жилого комплекса, больше похожего на мотель — всего тринадцать квартир, пара подсобных помещений, два запасных выхода на улицы и только один на крышу. Она точно не знает, в какой из квартир скрывается её цель — некий «агент Эл», решивший крупно подставить своего босса, директора Абернати, но зато уверена, что не потеряет его здесь. Она не может облажаться.

Корпоративный нетраннер, продавшийся лично Дженкинсу, держит её в курсе передвижений службы безопасности корпорации и людей Абернати. Никто из них — пока — не вышел на Нортсайд, и только это позволяет Валери спокойно сидеть в засаде, а не стучаться в двери каждой квартиры, рискуя привлечь ненужное внимание беглеца. Дженкинс хочет лично переговорить с Элом. Его не устроит, если агента сцапают люди Абернати, или он успеет выйти на контакт с «Милитехом», или наёмники из кочевников вывезут его в Пустоши. Как и всегда, Валери не спрашивала подробности, которые её не касаются — за это ведь босс её и ценит, в конце концов.

Шум мотора привлекает её внимание, заставляя оторваться от происходящего на экране. На парковку въезжает новый автомобиль, и Валери привычно сканирует его и его хозяина, не сдерживая удивлённого вдоха. Винсент, игнорируя дождь, осматривается и держит путь на второй этаж к квартире 1235. Валери быстро подключается к камере, установленной в комплексе, чтобы увидеть, как он стучит в дверь четыре раза, произносит идиотскую кодовую фразу и наконец получает возможность войти внутрь. Лишь на мгновение мелькает лицо временного хозяина квартиры, и тогда у неё не остаётся сомнений, что она наконец нашла свою цель.

— И каким ветром тебя сюда занесло, братец… — бормочет она, откладывая ноутбук в сторону и проверяя магазин пистолета.

Жаль, что это не кино о счастливом воссоединении семьи.

Она поднимается по лестнице и замирает у двери в квартиру, впервые за этот долгий день испытывая некоторую нерешительность. Стучать в дверь кажется верхом глупости, выбивать её — тоже. Впрочем, от неё даже ничего в итоге не требуется, потому что дверь открывается сама по себе, и Валери сталкивается нос к носу с Винсентом. За его спиной в ужасе открывает рот Эл, уже готовый захлебнуться криком. Ускоренные имплантами рефлексы позволяют ей быстро запустить небоевой скрипт, вырубающий его софт, и кинуться на брата, тесня его внутрь так, чтобы дуло его пистолета смотрело в потолок, а не в её голову или грудь.

— Тише. Тихо, мне нужен только он, — Валери шипит, избегая зрительного контакта с братом, и кивает на распластавшегося на полу агента. — Убери пистолет и дай мне его забрать.

Каждый раз все сводится к одному и тому же вопросу: ну нахуя? Нахуя пытаться наебать того, кто вообще-то хочет, сука, помочь. Можно даже сказать относится со всей душой. Маджима же для них старается, беспрестанно вместе со своими парнями следит за тем, чтобы на его территории соблюдалось хоть какое-то подобие порядка. Но обязательно найдется какой-нибудь ублюдок, который думает, что люди на стороне будут более вежливы и терпеливы, чем семья Маджима. А еще по какой-то причине этот неблагодарный гандон наивно верит, что никто не сможет разглядеть в его маленьких крысиных глазах опутавшего все тело страха за собственную жизнь.

Зато с такими ребятами всегда можно поразвлечься: чуть ужалит сталь, струящаяся серебренным сиянием, и он уже визжит как свинья на забое.

Тонкая кожа перчаток скользит вдоль лезвия, смывая темно-бордовые свежие капли. Губы, разрезанные недоброжелательным, едким, <даже диким> смехом, смыкаются в тонкую линию: за одно мгновение сумасшедший звериный оскал исчезает и лицо преисполняется серьезностью.

— Не отдашь мне деньги до среды и отправишься следом за своим дружком, — Маджима серебряным носком туфли трогает мужчину в зеленой рубашке, распластавшегося у его ног. Тот с силой сжимает кровоточащее бедро и с трудом сдерживает слезы. — Ты не грусти так Сато-кун, что-нибудь придумаешь.

Не оборачиваясь, Маджима открывает дверь, легко вдыхая прохладный воздух после той жуткой духоты. Маджима разминает уставшие плечи: как же все-таки сильно выматывает все это выбивание долгов.

— Это был последний на сегодня, босс, — раздается голос одного из двух бугаев, что сегодня весь день ходили с ним от одной точки до другой.

— Тогда вы двое свободны, а мне еще нужно в офис зайти, — Маджима вкладывает сигарету в губы. Не обращая внимания на прощальный поклон от своего сопровождения, он разворачивается по направлению к офису. Камурочо, как и прежде, звучит сотнями голосов, стуком каблуков по асфальту и мерзким гудением машин [какой-то мудак на своей хонде еще и едва не обдает Маджиму водой из лужи].

Маджима останавливается возле входа в офис, чтобы докурить сигарету и бросить ее в мусорный бак. Всего пол минуты спокойствия, прежде чем снова вернуться к толпе своих идиотов и до конца дня слушать, как у них нихера не получается выполнять их работу.

На втором этаже со стороны его кабинета раздается какой-то шум. Впрочем, Маджиму то нисколько не удивляет: опять, наверное, кто-то накосячил, и теперь оставшиеся в офисе парни силятся коллективно придумать, как решить проблему. Одно только тревожит: какого-то хрена эпицентром всей этой возни стал его кабинет.

— Босс, — вскрикивает один из них и все остальные замирают как по указке, вперив взгляды в Маджиму. Несколько пар глаз испуганно смотрят, будто нашкодившие котята, забоявшиеся, что получат от хозяина пиздюлей. — Мы…

Маджима заглядывает через дверной проем внутрь и первое, что видит — темно-коричневое пятно, окрасившее стопку бумаг. Тут даже думать не надо, кто во всем этом виноват. Маджима вздыхает раздраженно и пальцами дотрагивается до висков.

— Так, олени, а ну свалили все быстро. Я сам с этим разберусь, — мужчины робко кивают в ответ: на лицах у них читается недоумение, но Маджиме похер. Когда последний из них выходит из кабинета, Маджима запирает дверь на замок и оглядывается.

— И где ты, мелкий засранец? — бормочет Маджима себе под нос, нагибаясь и заглядывая под стол, где одна на другой составлены многочисленные коробки.

И зачем он притащил эту проклятую ящерицу сюда? Тогда ему это почему-то казалось хорошей идеей — не в квартиру же его нести в самом деле, вдруг еще все загадит. Когда Маджима нашел это существо — маленький грустный комок, спрятавшийся в размокшей картонной коробке — оно напомнило ему какую-то очень страшную облезлую кошку, но чем больше смотрит на него, тем больше понимает, что это никакая нихера не кошка. В конце концов у какой породы кошек на голове растут ебаные рога.

Уже потеряв надежду отыскать беспредельщика, Маджима поднимает голову и взгляд натыкается на морду, спрятавшуюся наверху шкафа между двумя цветными коробками. Этому говнюку поди еще и смешно наблюдать за тем, как его тщетно пытаются отыскать. Маджима поднимается на носки и хватает мелкого за шкирку.

— Еще раз такое устроишь, и я тебя отсюда выкину, ты понял меня? — глядя в черные блестящие глаза, отчитывает его Маджима. Держит его так еще немного, хотя и понимает, что не дождется никакого ответа, помимо неразборчивого рычания, а затем садит чешуйчатую тушку на один из стульев.

— Ты посмотри, какой бардак тут развел, а мне теперь убирать за тобой все это дерьмо, — ворчит Маджима, комкая испорченные кофейными разводами бумаги.

Банкомат икнул, принимая пачку купюр. Внутри него застрекотало пересчитывающее устройство, - «да что ты там стараешься, у меня всё в точности», - Адачи раздражённо покосился на экран банкомата, нажал кнопку внесения, и вздохнул. Ладно, ладно, с голоду не помирает, за квартиру… ну, хозяйка ещё немного потерпит с оплатой, а до тех пор ему ну должно же повезти хоть в чём-нибудь.

За плечом у него деликатно кашлянули, банкомат выплюнул бумажку о переводе средств, и Адачи заторопился. По пути к выходу едва не снёс широким плечом полку с растворимым раменом, за что был вознаграждён неодобрительным взглядом продавца «М». «Потерпишь», - мрачно усмехнувшись, он сгрёб четыре упаковки, и водрузил на кассу. Давай мол, отрабатывай свои пятьсот иен в час.

Снаружи лил дождь - он лил с самого утра, и ливнёвки не справлялись. По краям дорог неслись потоки воды, дождь ревел, срываясь с водостоков, барабанил по козырькам. Зонтам и затылкам – Адачи себя зонтами никогда не утруждал, а чего ему, не сахарный небось, не растает. Вжав седеющую голову в плечи, он забросил пакет с раменом и несколькими банками пива на заднее сиденье рабочей тачки, и плюхнулся за руль. «Дворники» неохотно задвигались, разгоняя потоки воды – такие же унылые, как настроение господина, мать его, старшего автоинспектора полицейского управления Йокогамы. «Мог бы не отправлять мальцу деньги, ну, что ты», - подначил он сам себя, закуривая из початой пачки «хай-лайта». Тьфу ты, умудрились отсыреть. Ну, что-то неизбежно, - он покрутил рычажок печки, выруливая на проспект. Сейчас поставить машину, и под дождиком топать до съемной квартиры, в которой он слопает свой рамен, выпьет пива, глядя в телек, передёрнет пару раз на девиц в ночных каналах, и завалится спать. Дождь будет лить всё так же, даже утром, когда Адачи придётся просыпаться на работу – и всё по кругу.

«Заебало, честно говоря», - хмуро кивнув на прощание дежурному, он забросил пакет с раменом и пивом на плечо. Не завернуть ли в район баров? – мыслишка, ну чего ты, нам пока что пить особо не на что, не мелькай.

Однако ноги сами понесли его по знакомым узким переулкам. В дождливую погоду в местных заведениях не протолкнуться, да и в это время, в особенности. Он уже было нацелился на знакомую дверь, как вдруг боковым зрением зацепил свечение сквозь пелену дождя – как раз-таки незнакомое. Новый бар? – «Survive», мерцало узким голубым неоном на фасаде. «Выживший», значит. Неплохое название. Задача – выжить после ихнего пойла, или название – как гарантия этого самого?» - усмехнувшись, Адачи толкнул тяжёлую дверь, под мелодичный звон колокольчика.

- Ага, моё почтение, - кивнул он бармену, вроде как беззаботно разглядывая стены бара. Ничего так, стиль лофт, или как это называется? Фотографии черно-белые по стенам, пластинки на полке – и много, бутылки… о-о, какая замечательная батарея бутылок. Адачи слегка потёр озябшие под дождем руки, ногой задвигая свой пакет под высокий барный стул. Когда перестаёшь стесняться шуршащих белых пакетов - это признак взросления. Адачи застрял, видимо, где-то посередине.

- Только открылись, а? – память, на которую он не жаловался даже в долгих запоях, зажглась лампочкой «правильно», не дожидаясь ответа от бармена. – Славное местечко, мастер, - улыбчивые глаза скользнули по статной фигуре бармена. Бейджиков нет – и это нормально, а плечи-то какие широкие! Небось греблей занимался. И шрам через рожу у него от весла, ага, - посмеявшись про себя, Адачи похлопал себя по карманам, и, не скрывая улыбки, подался через барную стойку:

- Слушай, мастер… я тут малость на мели. Скидок в честь открытия не предусмотрено, а? – и будто бы невзначай обернулся через плечо, оглядывая совершенно пустой зал.

- И не то что бы у тебя тут битком… могу звякнуть коллегам, если хочешь, конечно. Сделаем тебе выручку, - если не боишься копов, конечно же. – Ну, что скажешь? Или больше нравится, когда в тишине? – по опыту Адачи, далеко не все владельцы баров занимались этим делом ради прибыли. Некоторым просто нравилось болтать с клиентами, угощать их выпивкой – дороговато, но тем ценнее приём, разве нет? Кто знает, вдруг этот тип приличной, но бандитской наружности окажется из последних?